Впервые в истории современной России столько медиков разных специальностей одновременно брошены на борьбу с вирусом и его последствиями. Они же быстрее всего заражаются и умирают — от коронавируса в РФ погибли около 200 медицинских сотрудников, что в 16 раз больше, чем в шести странах, где эпидемия приобрела сопоставимые масштабы.
«Сейчас о борьбе с коронавирусом часто говорят, используя военные термины. К сожалению, такое сравнение с войной кажется уместным. Как говорил Николай Иванович Пирогов (основоположник русской военно-полевой хирургии, основатель русской школы анестезии), война — это травматическая эпидемия. Так вот эпидемия — это тоже война, с огромным количеством пациентов, которым нужна помощь. Просто без травм», — говорит замглавного врача по медчасти санкт-петербургского Медицинского института им. Березина (МИБС) Михаил Черкашин.
На время пандемии он стал заведующим центром компьютерной томографии (КТ) и уже месяц работает, как сказали бы на военной кафедре в его мединституте, в «очаге массовых санитарных потерь».
«Два диагностических КТ-центра мы превратили в сортировочные пункты для пациентов с подозрением на COVID-19. Так мы разгружаем городские больницы. На днях вот был рекорд — к нам приехали 325 машин скорой помощи. По сути, я работаю на «пироговской сортировке». Это как в XIX веке, когда на площадке лежат раненые, а между ними ходит врач и смотрит, кого на операционный стол, кого в перевязочную, а кого — в палатку для агонирующих. В Нью-Йорке, например, такие сортировочные пункты развернули в палатках в Центральном парке. Там работает мой однокурсник Женя Пинелис, с которым мы списываемся и сравниваем. И там, и здесь больных очень много», — рассказал Черкашин в интервью Deutsche Welle.
«Думаю, что для умного врача ситуация с коронавирусом очень интересная, ведь предыдущая респираторная пандемия таких масштабов («испанка»*) была 100 лет назад. Если совсем отвлечься, то это настоящее историческое событие для медицины, ведь большинство врачей с таким никогда не сталкивались. 100 лет назад не было инстаграма, и никто не постил свои фотографии с замотанными лицами. Сейчас — море информации и для врачей, и для обычных людей…», — отмечает медик.
«Врачи безусловно почувствуют себя героями. Мы ведь тоже люди, между собой уже шутим, что на день медработника будем ходить в Парк Горького в респираторах и драться с десантниками. Так и будет, все-таки люди работают в очень стрессовой, необычной ситуации. Наверное, это то, что можно назвать посттравматическим стрессовым расстройством. Как у людей, которые с войны вернулись. Ведь сейчас ты реально чувствуешь свою нужность и относительную свободу в принятии решений. А потом, после коронавируса, это все закончится. И останутся только вопросы: «А ты ходил в красную зону?»
Медсестра-волонтер Анна Коновалова, которая работает сейчас в московской инфекционной больнице N40 в Коммунарке, а учится в медицинском институте на врача, отмечает, что во время коронавируса у нее сильно изменилось представление о людях.
«Многие мои знакомые, когда я решила пойти в волонтеры, вылили на меня кучу помоев. Одни говорили, мол, зачем тебе это нужно, смысл жизни не в том, чтобы бросаться грудью на амбразуру. Другие осуждали студентов, которые пошли работать не волонтерами, а за деньги, на ставку. Помогать, мол, нужно только бесплатно. И что врачи, которые просят доплат за коронавирус от государства, и не врачи вовсе. Когда увидела такую реакцию общества, у меня был культурный шок. Как люди в здравом уме могут так считать? Я увидела, что много иллюзий есть и у волонтеров-медиков, которые приходят в больницу. Думают, что им сразу дадут много сложной работы. Помню, была девушка из партии «Единая Россия», которая возмущалась, мол, как так, волонтерам ничего не дают делать, зачем я сегодня пришла сюда? А смысл же в том, чтобы выполнять рутинную работу, но при этом не навредить. Покормить там, помыть. Это не как в фильмах. Поэтому часто волонтеры разочаровываются и не выходят на свои смены. Я на первом курсе проходила практику в отделении интенсивной терапии и понимала, на что иду», — рассказала Коновалова.
«Я сама выбираю график работы. То по 12 часов, иногда остаюсь на сутки, если попросят. Дома очень много сплю. Засыпаю, правда, с трудом и обычно только после таблетки донормила или мелатонина. Снов больше не вижу. Видимо, сказывается нервное напряжение. Очень тяжело привязываться к людям, особенно когда они на своих ногах приходили в отделение, а потом помогаешь отвозить тела в патологоанатомическое отделение. Еще пыталась ограничивать себя и ничего не читать про коронавирус. Но это сложно. Недавно в отделении у нас скончался известный врач и тренер. И я не удержалась, сидела дома, читала о нем в интернете».
«О своей работе стараюсь писать в Твиттере. Если бы каждый врач, который работает с коронавирусом, говорил о том, что происходит на работе и как это на самом деле страшно, то несознательных людей на улицах было бы меньше. Говорят, что коронавирус — это как на войне. Но опыт с войной можно еще как-то предотвратить — не пойти воевать, например. А что вы сделаете, когда люди вокруг вас умирают каждый день? Скажете, я не пойду их лечить?», — говорит волонтер и будущий врач.
Фельдшер скорой помощи из Орла Светлана Богданова заразилась COVID-19 на работе, «скорее всего, от коллег — провела сутки с заболевшим водителем».
«На работе термометрию не проводили, а данные диспетчер писал в тетрадку из головы. Тесты тоже особо не делали, хотя позже выяснилось, что у нас даже уборщица была бессимптомным носителем. Когда я приходила на работу в черной тканевой маске, коллеги говорили, что я выпендриваюсь. А сами стояли и крутили маски на пальце. Докрутились — через пару дней всю подстанцию закрыли на карантин.
«Обидно, что меня хотели сделать нулевым зараженным на подстанции. Будто я пришла с отпуска и всех заразила, хотя на тот момент на работе уже были коллеги с симптомами заболеваний, но их не тестировали и не отстраняли. Мы же в группе риска номер один. Как они могут говорить, что мы, медики, в транспорте или в магазине заразились! В моем случае говорили, что это якобы из-за контакта с Москвой, потому что у меня там сестра на скорой работает. Хотя я клялась своими детьми, что ее с нового года не видела. Это было серьезное обвинение, считай, вот так хладнокровно подвели под статью. И это люди, которые меня знали много лет. Я обратилась в прокуратуру, записала видеообращение и вступила в профсоюз медиков. Просто мое руководство хотело снять с себя вину за большое число заразившихся, — рассказала Богданова.
«Сейчас я выздоровела и мне надо обратно возвращаться на дежурства. Я выросла на скорой, проработала почти 20 лет, это мой дом, но теперь там для меня все чужое. Я разочаровалась в коллегах и руководстве. Когда пришла беда, они не пришли на помощь. Больше никаких им уступок, подработок. Страшно только за семью, потому что не хватает защиты и опять заставят носить стиранные одноразовые костюмы, уже был прецедент. Мне не страшно заразиться повторно, но страшно принести заразу в дом. Я когда болела, даже спала в респираторе — аж губы синели — только бы мой сын не заразился. Думаю, ждать от общества какой-то большой благодарности врачам не стоит. У нас люди были разочарованы в медицине еще до коронавируса. Никто не будет ни флаги вывешивать, ни песен, как итальянцам, петь. После всех этих статей в СМИ будут еще больше бояться заразиться, вот и все», — считает фельдшер Богданова.
*пандемия «испанки» — гриппа, бушевавшего на Земле в 1918-1919 годах, которым переболело 550 миллионов человек (почти 30% населения Земли) и унесшего до 100 млн жизней (более 5% населения Земли).
Национальные показатели смертности среди инфицированных в целом не превышали 20%. Но эти показатели сильно различались в разных группах населения. В США смертность была особенно высока среди коренного населения Америки. В России один из самых высоких показателей смертности наблюдался среди бурятов.
В отличие от других стран, общая численность заболевших в России не превышала 5% от населения. В Москве и ближайших к ней районах смертность составила не более 2%.